ЖИЗНЬ В ОККУПАЦИИ — Часть II. Под властью дементоров

Представьте на минуту, что вы лишились возможности совершать обычные рутинные дела — выходить из дома, когда вам вздумается, прогуливаться, где пожелаете, ходить в кино, музеи или театры, пить кофе с друзьями в кафе на углу, покупать что-то в магазине, ездить в соседний город или в другую страну. Когда в один момент, оказавшись в оккупации, вы теряете все, из чего состояла ваша жизнь.

Согласен, на первый взгляд этот список не выглядит чем-то первоочередным и настолько уж необходимым, без чего невозможно прожить. Но если возможность сделать эти простые дела исчезает сразу и одномоментно по причине войны, которую развязала сумасшедшая страна, — поверьте, это ощущается как уничтожение всего, человеческого, что составляет смысл жизни.  Ведь это война не только с твоей страной, это война лично с тобой. 

А если при этом вы испытываете страх, который вы ощущаете буквально физически, и злость, растущую с каждым днем, то в результате вы получаете такую эмоциональную смесь, которая делает вашу жизнь практически невыносимой. 

А еще вас убивает однообразность. Это не жизнь, а существование. И в то же время, когда вы открываете социальные сети, вы видите, что подавляющее большинство жителей Земли продолжает жить своей обычной жизнью — ходить в театры, ездить в экзотические страны, влюбляться, расходиться, строить планы. 

И в этот момент вы особенно четко понимаете, что именно вы потеряли и насколько ограничена ваша жизнь теперь. Забегая вперед, скажу, что многие люди, с кем я впоследствии общался на эту тему, часто говорили мне примерно одно и то же: как бы там ни было, главное, что вас не обстреливают, главное, что вашим жизням ничего не угрожает. Уж лучше так, говорили они, чем под бомбежками. 

Я не согласен с этим. Кроме того, угроза жизни в оккупации есть всегда, даже если в этот момент вы не слышите взрывов. Угроза не такая явная, как пуля или снаряд, летящий в вашу сторону, но не менее реальная: угроза попасть под каток репрессий оккупантов. И в этом случае с вами может случиться все, что угодно: пытки, депортация в страну-агрессора, внесудебные расстрелы и т.д. И после ухода оккупационных войск это все нашло свое подтверждение, включая пыточные камеры для несовершеннолетних детей.  

Для меня всегда важно осознавать, что я могу как-то влиять на события, происходящие со мной. Для меня важно, насколько это возможно, контролировать свою жизнь. Контролировать и иметь возможность выбирать. Когда звучит сигнал воздушной тревоги, я сам выбираю, идти ли мне в убежище или оставаться дома. Я выбираю, продолжать ли мне жить в районе, который часто бомбят или же покинуть его. 

Возможность выбора — это очень важно для человека. Жизнь в оккупации лишает вас этого. Мы не могли влиять на ситуацию по очень многим вопросам, и от этого было по-настоящему тяжело и страшно. Это как в детских кошмарах, когда нечто жуткое хватает тебя липкими щупальцами и тянет куда-то вниз, в темноту. А ты при этом не можешь пошевелиться. А еще это чертовски похоже на ощущения, описанные Джоан Роулинг в книгах о Гарри Поттере. Я имею в виду ощущения от встречи с дементорами — существами, охранявшими волшебную тюрьму Азкабан. Дементоры высасывали из людей радость, положительные эмоции, все краски жизни и в конце концов убивали их, лишая души. Мы были узниками Азкабана, а вокруг нас бродили чертовы дементоры.

А вместе с тем, несмотря на оккупацию, Херсон продолжал жить. Приближалась весна. После небольшого перерыва снова начали продавать хлеб. На прилавках магазинов стали появляться продукты — частично украинские, частично — завезенные из России. Буйно цвела стихийная торговля: лекарства, овощи, фрукты, мясо, рыба, вода, сигареты, алкоголь — все, что душе угодно, были бы деньги. Некоторые товары имели довольно экзотический вид, а иные выглядели прямо скажем подозрительно. 

Особенно поражали табачные изделия — сигареты странного вида, с невероятными названиями, без акцизных марок, про которые продавцы почему-то говорили, что они «из дьюти фри». Появились и давно забытые марки сигарет, которые когда-то продавались в СССР, — «Ту-134», «Опал», «Родопи», «Стюардесса», синие пачки «Космоса», «Мальборо», Я до сих пор не могу понять, откуда все это взялось и, главное, кто все это добро производил. Скорее всего, частично это была какая-то глухая контрабанда, а частично — продукт творчества умельцев из ОРДЛО.

И был в этом, конечно, свой очевидный, а, может, и неосознаваемый производителями и поставщиками сигарет смысл. Оккупанты пришли в нашу страну, что затащить ее в прошлое, в глупый пропагандистский бред о великой империи под названием Советский Союз, где, якобы, братские народы жили душа в душу и любили друг друга. Там, в этой кремлевской галлюцинации мифические советские были счастливы, но потом потеряли этот рай из-за коварства врагов. И вот теперь он возвращается в нашу жизнь, как возвращаются старые советские марки сигарет. Но ничего, кроме отвращения и рвотного рефлекса, эти сигареты не вызывали. Они пахли соломой и их невозможно было курить. Они были отвратительны, как, собственно, и все, что предлагали оккупанты.

Люди могут все, как сказал один нобелевский лауреат по литературе. В условиях оккупации широкое распространение получил натуральный обмен — люди в чатах меняли лекарства на еду, вещи на лекарства. Мы и сами приобретали таким образом кое-что из лекарств, например, таблетки от головной боли или же назальные капли. Появилась «обнальщики» — люди, которые в отсутствие банкоматов и вообще банков обналичивали средства со счетов. За это они брали процент, причем в самом начале оккупации он был высоким, до 10%, а перед самым освобождением средства обналичивали уже совсем без процента. Нужно отметить, что очередей к этим самым «обнальщикам» не наблюдалось, по той простой причине, что подавляющее большинству было просто нечего снимать со своих банковских счетов: уровень жизни людей резко пошел вниз. 

Я не поклонник телевидения, однако с первых же дней войны телевизор в нашем доме работал без перерыва. С конца февраля все украинские телеканалы объединились и вещали в формате телемарафона. И несмотря на то, что интернет — и мобильный, и от украинских провайдеров — все еще был доступен, мы каждое утро включали телевизор, выключая его лишь поздно ночью. Телевизор не только знакомил нас с новостями, это было своего рода связующее звено, мост в Украину, окно в свободный мир. Его мерцание успокаивало, а уверенные голоса украинских дикторов внушали оптимизм. И не удивительно, что украинское телевидение, наряду с мобильной связью и интернетом, стало целью номер один для захватчиков с первых же дней оккупации. Изо всех сил они старались заглушить его, навязываю свою пропаганду, но это не работало. Люди вокруг продолжали слушать в своих домах и квартирах голос Украины.

Шли дни, любовь херсонцев к «освободителям», не росла, что было удивительно для них, цветы им не дарили, не обнимали и не улыбались при встрече, более того — коллаборантов периодически взрывали и расстреливали. На улицах Херсона росло число блокпостов оккупантов и техники с маркировкой Z и V. Начались репрессии против мирного населения — обыски, проверки содержимого сумок и телефонов на улицах и в общественном транспорте, облавы, обыски в домах и учреждениях. Оккупанты вламывались в квартиры и дома. 

Искали оружие, проукраинскую литературу, украинскую символику, любые свидетельства принадлежности к ВСУ и правоохранительным органам Украины. В нашем подъезде, к примеру, вскрыли все квартиры на площадке верхнего этажа, полдня резали двери болгаркой, выбивали их кувалдой. В первые же недели оккупации они даже вломились в дом к Катерине Гандзюк — херсонской активистке, погибшей задолго до войны. Людей забирали «на подвал», избивали, пытали. Стала появляться информация о пропавших без вести — люди выходили из дома на работу или же просто на прогулку и исчезали без следа. Маховик репрессий раскручивался. 

Но при этом росло и сопротивление. Несмотря на колоссальное давление оккупационных властей, несмотря на прямую угрозу жизни, невзирая на вооруженных солдат  и бронетехнику, люди с украинскими флагами ежедневно выходили на улицы и площади города, перекрывали проезжие части, скандировали антироссийские лозунги, пели украинские песни и гимн Украины. 

Как же это было величественно! Как красивы были эти бесстрашные люди! Эти проявления патриотизма не только поддерживали и вдохновляли жителей Херсона и всей Украины, внушая оптимизм и уверенность, мотивируя людей к сопротивлению, но и формировали четкий месседж: Херсон — это Украина! 

Так о Херсоне узнал весь мир.

Игорь Кузьменко

Здесь вы можете прочитать цикл статей Игоря Кузьменко о том, как они пережили оккупацию в Херсоне: